Пол слушает по громкой связи время прибытия разных авиарейсов, в конце этой серии сначала постучится, а затем зайдет в кабинет его жена Кейт, а значит — Пол интересовался временем её прилета, беспокоился и переживал. Полагаю недобрые, тяжелые мысли и чувства кружили скрипучую карусель в его душе в навязчивом повторении гнева, ярости, ревности и обиды. Ведь Кейт улетела в Рим со своим любовником, оставив детей с Полом, и этим утром должна была вернуться.

Случилось то, что случилось и вполне себе закономерно. Пол выплеснул свою ярость на Алекса, который всю сессию провоцировал Пола, переступал невидимые границы, игнорируя его замечания и интерпретации. Пол вовлекся в контрпереносную реакцию, потерял нейтральность, заняв моралистическую позицию инстанции Сверх-Я. С точки зрения Алекса, его проективная идентификация в форме провокаций выражала требования получить как раз таки этот взрыв эмоций — негодования, ярости и осуждения от Пола, его негативную аффективную реакцию.

То, что он не смог получить от отца, он стремился получить в переносе от другого, символического отца в лице Пола. В этом сопротивлении аналитической работе, терапии, Алекс стремился получить удовлетворение переноса, удовлетворение своего мазохистического стремления понести наказание, которое никто так ему и не дал.

— Отец не давал вам выразить себя, проявить свою нежность и все, что вам оставалось — бросить ему вызов, но вы не пошли на это, побоявшись, что он вас раздавит и пришли сюда, выразить свой гнев, ярость. Вы приносите это и изливаете на меня и правильно, для того я здесь и сижу.

Интерпретации Пола направлены на то, чтобы Алекс канализировал свои негативные чувства, выразил горе, ужас, раскаился в конце концов. Вариант больше поддерживающей, нежели раскрывающей терапии.

Все так, но, на более глубинном уровне, надо думать, он искал понимания, пытаясь свергнуть Пола с его позиции сверхчеловека в позицию человека падшего, слабого и грешного. Такого же, как он сам, на дне ямы, в которой оказался, совершив массовое убийство, за которое не мог себя простить.

— Вы хотите, чтобы пациенты считали вас сверхчеловеком, Буддой — вы не едите, не ходите в сортир, не ссоритесь с женой, вы выше этой мирской суеты, живете ради пациентов, другая жизнь не имеет значения, важно только это святилище!

— Вы считаете меня убийцей. Я знаю, вы так думаете. Вы ведь об этом говорите, когда встречаетесь с друзьями в модном ресторане, сидите за столом и говорите друг другу: какой кошмар; какой ужас; то, что случилось, чудовищно.

— Беда ваших теорий, ваше уравнение не учитывает того, что вы тоже человек.

— Тот факт, что ваша жена трахается с любовником близь площади Треви в Риме вызвала у вас реакцию?

— .. в результате расследования нарисовался тот еще бог. Бог, чья личная жизнь разваливается, чья жена спит с кем попало, за его спиной, чья дочь — долбанная наркоманка, чей отец гниет в доме престарелых, где-то в Вирджинии.

Перед этой обличительной речью Алекс снимает пиджак, словно решая его поберечь. Вероятно, он не исключает того, что произойдет дальше, когда Пол выплескивает кофе из чашки на его лицо и рубашку, набрасывается на него. Алекс уходит молча, в мазохистическом удовлетворении.

После ухода Алекса заходит Кейт. Пол порезал кисть руки осколками разбитой чашки, Кейт ухаживает за ним — клеит лейкопластырь и объявляет:

— Мы с первого дня жили в разных номерах. Все кончено, если тебе это важно.

Должно быть, важно, иначе бы Пол не слушал бы напряженно объявления о времени прилета разных рейсов. Похоже, Кейт пришла с покаянием.

Как того и добивался Алекс, Пол совершил таки глупость, допустил ошибку и окончательно свалился со своего Олимпа, оказавшись у разбитого корыта своей жизни с раненой рукой. Ирония, парадоксальность и амбивалентность ситуации в том, что несмотря на ошибочность своей реакции, Пол честно следовал за пациентом, как того и велит главный принцип терапии.