С прошлого месяца читаю роман Чайковски «Дети времени». Скачал его из сети и читаю на iPad планшете, но глаза от него сильно устают, если долго читать, поэтому разбил весь роман на 10-20 обязательных страниц в день с прицелом прочитать его за месяц и такими порциями погружаюсь в роман ежедневно.

Получается весьма интересно — ожидаешь с любопытством очередной порции романа, чтобы окунуться в другой мир, который через пару недель становится странно родной, секретной территорией, которая переносит тебя в совсем иную реальность — перемешенного повествования расы пауков, обретших сознание на далекой планете, и одичалых людей после апокалипсиса, где-то далеко во Вселенной.

Между тем, поймал себя на мысли, что такое мое поведение также опосредовано или направлено характером повествования в самом романе, где главный герой, от одной главы в к другой, сам оказывается разбуженным от погружения в анабиоз или стазис — глубокий сон в специальной морозильной камере, когда тело и мозг остаются прежнеми, не стареют, а десятелетия и даже столетия для такого спящего оказываются одним мгновением. Человек погруженный в стазис в романе не стареет, но просыпаясь, будучи разбуженным, пропускает значительную часть бурно текущей исторической жизни, оказываясь каждый раз в малознакомом и малопонятном ему мире.

Подобно роману Лема «Возврещение со звезд» главный герой половину романа занимается исследованием нового мира и его особенностей, отличных от привычного ему прошлого. Только если у Лема возврещение было связано с физическими аномалиями теории относительности, когда межзвездный перелет забирает несколько лет жизни героя и десятки (более ста кажется) лет истории жизни на родной Земле, то у Чайковски время течет как обычно на космическом корабле, но сам главный герой погружается в небытие анабиоза.

Как сама образовавшаяся из романа методика чтения мелкими порциями, так и происходящее в этих уже двух романах игры со временем — все говорит о желании человека вырваться из рамок ему предписанного контекста линейного времени.

Жизнь человека, отмеренное ему время — линейно, оно имеет начало (рождение) и конец (смерть), но каждый может, пусть и фантазийно, психически вырваться из этой навязанной природой фабулы реального времени и реализовать свое желание осознать и представить себе большее, чем ему отмерено в виде ограниченного, выделенного эволюцией и социумом контекста.

Вместе с тем известная нам как субъектам реальность всегда психическая, настоящая (физическая) по сути непознаваема, мы ее знаем только в отражении (в своем понимании), поэтому происходящее с нами, действует на нас достаточно достоверно, подлинным образом, исполняя желание увидеть больше, взглянуть с высоты, со стороны, из другого масштаба и понять недоступное с локального фокуса привычной жизни.

С другой стороны, эти игры со временем в романе прямо воплощают мечту человека о жизни после смерти, надежду о пробуждении от этого мира и воскрешении в ином мире, о смене жизненного и исторического контекста. Главный герой уходил в глубокий сон анабиоза и просыпался в новом мире для новой жизни, обилие нового в этом возвращает подлинность существования и сжатость внутреннего течения времени, оно замедляется как у ребенка — его время прелистывается медленно, до краев наполненное впечатлениями.