Вчера посмотрел фильм «Идеальный мир» — фильм Клинта Иствуда, в котором главную роль сбежавшего преступника играет Кевин Костнер, шерифа играет сам Иствуд. Сбежавший из тюрьмы преступник взял в заложники маленького ребенка 8 лет, в процессе криминальных приключений между ними установились теплые отношения и эмоциональная связь как у отца с сыном, в конце ребенок, не в силах выдержать и перенести эмоциональное насилие творящееся на его глазах, стреляет в своего друга-бандита, тяжело его ранит в живот, потом долго разрывается между ним и матерью, прилетевшую с полицейскими, понимая и говоря ему: «они тебя убьют», затем все так и происходит и нелепая жизнь бандита заканчивается такой же нелепой смертью, обрывая череду неслучайных случайностей. Жалко, нелепо, обидно и  нутром понимаешь — в жизни все случается именно так, что выбрана правильная интонация, манера изложения удивительно правдоподобна, и фильм проживаешь, а не смотришь как привычный набор картинок, мельтешащий перед глазами.

На этом примере хорошо видно, что для значимых объектов, а первоначально это фигуры родителей, можно говорить об образе плохого другого и хорошего другого.  Обычно говорят об образе хорошей матери — дающей молоко, и плохой матери — не докармливающей своего грудного ребенка, отказывающей ему, так или иначе, в молоке. В фильме малыш не смог выдержать фрустрацию и напряжение, выстрелив в образ плохого друга, затем разрывался от любви к образу хорошего друга, которого так и не смог покинуть, до самой смерти последнего.

Бывают и обратные истории, в жизни: представим, мать-алкашка, физически и эмоционально ребенок видит только насилие и унижение, привычно все это испытывает, но бесконечно цепляется за образ хорошей матери и не может ее покинуть, также до самой смерти последней. Чему учится такой ребенок в своей психической реальности, испытывая перманентное и постоянное насилие над собой — не замечать, подавлять свой гнев и обиду, запрещая себе испытывать и выражать негативные чувства по отношению к матери, видеть перед собой образ хорошей матери, оборачиваться к этому образу как к иконе божьей матери?

Возможно, в таком обращении находятся истоки религиозного опыта, таинства молитвы — к иконе обращаются как к образу хорошей, всегда любящей и принимающей, дарящей любовь родительской фигуре (матери или отца).

Но в целом, получается какая-то фантомная жизнь, когда другой как неделимое целое и личность не принимается и не осознается, допускается лишь образ хорошего другого, жизнь в идеальном мире, где всё всегда хорошо, а в реальности наоборот все страдают от непонимания, стреляют друг в друга, все плохо и всё потому, что идеальный с реальным миры не совпадают.